Иваново действо
Я хорошо знаю, что этого делать нельзя: мультфильмы не пересказывают. Честное слово, последний раз, обещаю.
Итак, звучит бессмертный Равель – "Болеро". На экране – угол здания, тот, в который нашаливших детей удобно ставить. В каждой стене вырезано по арке, с последующей чернотой и таинственностью. И вот из левого отверстия, сообразуясь с музыкальным ритмом, бодро вышагивает милое ископаемое – этакий динозаврик с неимоверно длинным хвостом и рюкзачком за спиной. Ящер скрывается в противоположной норе, и зритель долго наблюдает медленно уходящую в облупившийся тоннель заднюю часть тела, которая с каждым тактом уменьшается в своем объеме. Хвоста остается совсем чуть-чуть, но тут из левой дыры появляется... его обладатель. Все начинается сначала. После нескольких повторений легкое раздражение зрителя обрамляется хохотом: невозмутимость нашего героя ничего другого и вызвать не может. Вдруг откуда-то сверху спускается паучок. Он буднично пересекает экранную площадь, преодолев одно движущееся препятствие – хвост бедного динозавра. Паучок действует на вас примерно так же, как народное средство от ячменя на глазу.
Официальная фильмография режиссера-аниматора Ивана Максимова насчитывает пять фильмов – три из них отмечены призами. Самый представительный получен в этом году, в Берлине. Он называется "Золотой медведь" и вручен как раз за "Болеро". Я не знаю, пользовался ли Иван услугами профессиональных гадалок, но его творческая судьба складывается на редкость красиво. Художественно одаренные родители-физики подарили Ивану умение чувствовать и запечатлевать. Его так называемое "случайное" посещение мультлектория в "Баррикадах", уход из Института космических исследований, поступление на Высшие курсы сценаристов и режиссеров плюс телефонный разговор с Норштейном о том, как делается раскадровка,– только избранные биографические странички. В них ли дело? К счастью, в юности Иван Леонидович читал "нужные книги" и рассматривал соответствующее ИЗО. Как написал один кинокритик: "И пропал человек для науки".
Картины Максимова ни к чему не призывают и никого не учат. Откроем премиальный диплом "Крок-пресси-91". Читаю: "За плодотворное переливание из пустого в порожнее в умеренно синкопированном ритме". Тут я забываю оговориться, что максимовский формализм на самом деле сродни пушкинскому "пишу для денег". Надеюсь, что это чувствуется в нашей беседе. Мы разговаривали с Иваном в те дни, когда он переезжал на новую квартиру. Однако фантастический беспорядок в однокомнатном жилище с обилием затрепанных джинсов и надписями типа "слив воды" или "высокое напряжение" не имел отношения к переезду. Это была среда обитания – уютная, обжитая, населенная странными, из фильма в фильм кочующими существами, у которых то ноги не оттуда растут, то голова не на месте. В некоторых из них просвечивает облик "родителя". На фоне происходящего эвучит медленный джаз – ненавязчивый и бесконечный.
"За кадром забивают гвозди. "Г. Г." осторожно ползет вдоль стенки. Часы с кукушкой непрерывно кукуют. (Негромко.) Из стены сбоку вылезает труба и выплевывает воду. По воде и камням ползает туман..." Цитату из рабочего сценария "Пять четвертей" прерывает "голос за кадром":
"Вань, ты в квартире убрался?" "О, нет,– улыбается Иван Леонидович.– Это просто невозможно..." – Ваня, ты на своем последнем вечере обронил, что не очень любишь слово духовность . – Я такое сказал, да? – Вроде того. Но вопрос не об этом – об идеологичности твоих фильмов, точнее, ее отсутствии. Предположим, ты ничего такого не вкладываешь в свои фильмы и занимаешься "процессом ради процесса". А потом читаешь в статьях критиков и слышишь на фестивалях разные мысли об идеях и философии. Видимо, тут есть какая-то грань.
– Но я, правда, не стараюсь вкла- дывать в свои фильмы какую-то философию – она "проскакивает" сама собой, между строк. Я работаю по большей части один, отвергая идею "кол-лективного творчества", так что в фильмы неминуемо пролезает мой вкус, какие-то взгляды на жизнь. Специально не стараюсь.
– А если воЗникает КаКая-то идея?
– Я пытаюсь ее отогнать, чтобы она не составляла какого-то стержня, а уж если он есть – а он, как правило, есть, – держу его стилистически и формально,
– Можно говорить о том, что твои персонажи как-то помогают тому, что ты называешь "проскакиванием междустрок"?
– Смотря чему "проскакивать". Их природный инфантилизм, который мне очень дорог, конечно, хорошо виден. Именно поэтому я каждый раз стараюсь, чтобы они были похожи на невинных младенцев. Кстати, они, как ты заметил, и между собой похожи.
– Младенцы младенцами, во иногда твои персонажи бывают похожи на невинных монстров.
– Так ведь все равно же – невин- ных. Невинные монстры – тоже в каком-то смысле младенцы. Для меня главное, чтобы в них не было никакой агрессии. Наверное, в этом и мировоззрение какое-то "проскакивает*.
– Смотри, у Александра Татарского персонажи – все эти страусы и колобки – тоже стилистически очень похожи.
– Мне как раз ата стилистика не близка, потому что она... как бы это сказать... грубо говоря, дегуманизиро-вана, несет в себе какой-то отрицательный, именно агрессивный заряд. Частично – агрессия, частично – какойто грубоватый стеб... Ну, нет в этих персонажах того уюта и той доброты, которые я больше всего люблю.
– Тогда все твои персонажи – тоже часть какого-то уюта, они участвуют в его создании, развивают его и так долее. Откуда же они прищли, все ети существа – эти хоботы, недо-развитые конечности, глазки-ручки?
– Это ты про то, "кто на вас повлиял", что ли?
– А что – нормальный вопрос"
– Поляки, венгры и чехи повлияли точно. Адольф Борн, напримеР Из аниматОрОв – СТаревич.
– Это все-таки современность.
– Из стариков – Босх и Дали, конечно.
– Подожди, Ваня, а как жв агрессия? Все же зти господа не очень уютные.
– А я находил у них такие картинки, которые не являлись для меня агрессивными. К тому же понимал, что нет худа без добра и не может быть все по-райски. Должно быть что-то "остренькое* . Персонажи Босха не так уж страшны, даже если они поедают друг друга. Они довольно органичны этому адУ"-
– По-твоему, это их образ жизни?
– Они перестали быть людьми со всеми человеческими слабостями и погрузились в новое бытие. Я его, правда, не так представляю, но как говорил тебе – человек-то я не религиозный. У Босха я все же выбираю картинки исключительно уютные, вроде "Искушения Святого Антония". Сидит он, такой грустный, ни на кого вроде бы не смотрит. Справа – прудик такой, симпатичный, из него на Антония глядит какая-то мелкая гадость...
– У меня такое чувство, что какая-нибудь мелкая гадость, паучок или козявка, выглядывающая из щели, – важная составная твоего уютного существования в кадре.
– Знаешь, о чем я мечтаю? Самым приятным было бы сделать фильм, как бы прорубив окно в иной мир, существующий помимо моего знания с нем. Это – как сидеть на подоконнике и знакомиться с жизнью исключительно через форточку. Персонаж попадает в узкое поле зрения и не может быть для меня главным, потому что, спустя секунду, я не могу больше следить за ним. Я ограничен своим окном. Такой план, такая созерцательность приятны моей душе. Поэтому мне так дороги всякие мелкие существа, которые живут своей жизнью. В моих фильмах всегда найдется место какой-нибудь козявочке, не относящейся к основному сюжету. И в то же время она – часть мира, часть меня. Главное, чтобы и ей, и мне было уютно.
– Наверное, Ваня, ты должен лю- бить свои фильмы.
– У меня с ними разные отношения. Если выбросить всю халтуру, забыть нечеловеческие условия, в которых многое делалось, то, может, кое-что и люблю.
– Реклама – ато халтура?
– Для меня – нет. Это такой же способ заработка, как и все остальное.
– Можно узнать, сколько тебе за- платили за слоненка Денди?
– Тысячу долларов за рисунок. Ролик стоил дешевле. Про рекламу говорить сложно, так как заказы приходят редко, да и то исключительно по блату.
– Объясни, пожалуйста, ты собираешься работать на Западе и, если твой новый фильм получится, представить его на Каннский фестиваль. Зиачит, опять – идеология? Опять – идея и зажим" формализма?
– Я надеюсь снять хороший мультфильм – в нем будет и мысль, и формальное развитие действа. Если будет, конечно,– я еще должен пройти конкурс. Французская студия, пригласившая меня снимать кино на конкурсной основе, пока рассматривает заявку.
– В названии твоего первого фильма использован слециальный термин. Здесь тоже?
– Ага. По-французски это называется "тунэляж" – термин из квантовой механики, означающий "туннельный эффект", то есть ситуацию, когда ты можешь сказаться по другую сторону забора, не перелезая через него. Сюжет аналогичен притче о двух лягушках, попавших в крынку с молоком. Два персонажа в замкнутом, подвальном пространстве – трубы, люки, поиски выхода...
– Извини меня Ваня, ты случайно не ловил себя на мысли, что твои фильмы, получившие признание во всем мире, заведомо конъюнктурны?
– Я их такими и делаю. Надо уметь соблюдать честь и достоинство маленького художника и плюсовать к этому материальные выгоды. Я люблю путешествовать по фестивалям, особенно когда меня приглашают и оплачивают дорогу. Поэтому надо делать такое кино, чтобы обязательно пригласили. При этом фильм обязательно должен быть массовым, только моим, и еще – являться произведением искусства. Да, и еще – интернациональным. В принципе я знаю, как это делается.
– Неужели это не мешает тебе заниматься творчеством?
– Нисколько, я же эгоист в своем деле.
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Почему в ваших фильмах исключительно английские титры?
ОТВЕТ И. МАКСИМОВА: Во-первых, я космополит, а единственный международный язык – английский. Во-вторых, графические причины: в титрах я часто использовал "антич-ный" шрифт.- В русском варианте он плохо смотрится.***
– Согласись, Ваня, что Канны – это очень серьезно.
– В конце концов я без конца участвую в немецких фестивалях и не был еще ни на одном французском. По-моему, Канны – хороший город, уютный...
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Вы не уедете из страны навсегда?
ОТВЕТ И. МАКСИМОВА: Что вы, да я больше трех месяцев там жить не могу. Фильм сниму – и домой. Может, в теннис чуть-чуть поиграю
– Ты ощущаешь свою знаменитость?
– В Общем-то, ощущаю. ТОЛЬКО с практической точки зрения этого недостаточно. То есть это еще не принесло мне такого дохода, чтобы я мог работать, скажем, как Гарри Бардин. Ведь последние фильмы я снимаю исключительно "на свои", на призовые деньги, к примеру.** Они тоже не такие большие.
– Ты доволен, что Денди своей твоей визиткой и все время мелькает по телевизору?
– Меня греет только то, что этот слоник нравится детям. В том числе моим.
– Прости, но, судя по обстановке, ты не занимаешься тем, что называется "нормальной семейной жизнью".
– К сожалению, на нее нет времени. Я не могу позволить себе не иметь детей, составляющих смысл жизни. То есть составляющую зтого смысла. Это такое удовольствие, которого нельзя лишаться. Просто мне пришлось выбирать – или заниматься таким делом, как анимация, или иметь "нормальные семейные отношения". Я живу так уже давно и все время убеждаю себя, что иначе фильмов бы просто не было. Но моя жизнь – это частный случай,-мои проблемы принадлежат только мне и некоторым близким мне людям. С фильмами все иначе...
Пока мы беседовали, переходя из кухни в комнату и обратно, фотограф что-то непрерывно снимал. Уже потом, при отборе кадров, он вытащил из пачки готовых фотографий таинственный пейзаж Ваниной квартиры. На первый взгляд комната казалась неодушевленной. Только из узкого зеркала на стене выглядывал кто-то высокий, хитрый и бородатый. Под блестящим глянцем творилось только одному ему понятное действо. "Давай подарим ее Ивану. По-моему, это то, что надо". (Фото Н. МИХАЛОВСКОГО )
*** "...Я начал с того, что мстительно прогнал дубля Кристобаля Хунты, написав на его листке, что не могу разобрать почерк. (Почерк у Кристобаля Хозевича был действительно неудобочитаем: Хунта писал по-русски готическими буквами.)" А. и Б. Стругацкие, "Понедельник начинается в субботу". Примите, как говорится, и проч.– П. К.
**В своей автобиографии Максимов именует себя "независимым режиссером". При этом, естественно, пользуется платными услугами различных студий (к примеру, "Союзмультфильма"), подыскивая спонсоров и продюсеров. Распадающиеся госанимационные структуры не особенно занимают его воображение, но, безусловно, заслуживают отдельного разговора.